Художник ушедшей эпохи. Александра Лукашевкер (1925—1982)
Писать о таких художниках, как Аля Лукашевкер, конечно же, труднее, чем самому художнику создавать произведения: художник работает, потому что не может не работать, пишут же о нём, потому что это нужно. Художник стремится к совершенству, к идеалу — пишущий о нём не только не может на это претендовать, но и всё время должен бояться не сморозить какую-нибудь глупость. Когда художник творит, он не может брать в расчёт, поймут его или нет — пишущему только этого и нужно. Так вот... дело не в том, что это трудно — просто руки опускаются. Поймут? Сейчас? Сейчас про известного художника могут сказать, что он «самый покупаемый». Сколько Аля как профессионал за свою жизнь заработала? Какой любимец публики не скандалил с властями или не ловил за рукав президентов? Не вырабатывал мировоззрение, манеру одеваться, держаться на публике и т.д., чтобы она, публика, чувствовала, что на неё работают, что она что-то значит и тем самым за свои деньги имела право на долю причастности к искусству и на самоуважение? У Али этот вид деятельности с отрицательным знаком. Кто не знает, как велик интерес у публики к личной жизни художника, и что, чем богаче она и разнообразней, тем лучше? Есть о чём поговорить, можно и Фрейда с пониманием дела приплести. Аля и здесь недобрала. И вообще давно не новость, что современные произведения искусства создаются не для того, чтобы на них смотрели. Один журналист в восторге от французов пишет, что парижанин не пропустит ни одного вернисажа, хоть и стоит в зале спиной к стенам. Впрочем, автор этих строк уверен, что даже самый неподготовленный зритель главное в Алиных работах всё же поймет: а именно то, что на них надо смотреть долго. А этого не хочется: «Зачем мне эта головная боль?».
Выходит, антагонизм? Но художник (а Аля менее, чем кто-либо) вовсе не выбирает себе роль пророка. Это только футуристы по молодости грозили «пощёчинами общественному вкусу». Общество умеет спокойно этого не замечать. И если художник бросает вызов, то только фактом своего существования.
Тем не менее Аля не какой-то метеор, который неизвестно откуда взялся и куда делся. Например, в её масляной живописи, в графике можно проследить влияние стиля в отношении не направления, а эпохи. Последний же период (вышивка) — это уже ассоциации, может быть, с антикой или некоторыми образцами народного искусства, которые существуют веками и если меняются, то совсем по другому кругу времени. Ахматова говорила, что поэт не открыватель, не выдумщик, а средневековый переписчик древних книг, восстанавливающий стёртые тексты.
Значит, в чём-то всё же метеор. Во-первых, откуда он берётся, и потом он, конечно, не один. Да... попадаются изредка (тем больше цена каждому) подобные художники. Подобные, но не похожие. Тот, кому повезло знать таких, знает, как сильно они отличаются друг от друга. Некоторые новаторы ошибаются, полагая, что если один из них порвал чужой холст, а другой написал что-то на заборе, то они такие разные и оригинальные. И не только думают... Всё это щедро обеспечивается теорией и пропагандой, то есть саморекламой. По сути, ничем другим это и не является.
Художники типа Али Лукашевкер такой поддержки лишены. Ну, хотя бы из-за того, что им всё-таки присуще одно общее качество: бедность. Но если они, несмотря на свою незащищённость, всё же существуют, то такая закономерность убедительнее любых рациональных и логических построений, это, конечно, повод для умеренного оптимизма.
Марат Бабин
К сожалению, я не близко знал Александру Давидовну. Одно время, очень давно, я работал с её братом. В ту пору, когда он не мог найти применения своему очень большому скульптурному таланту и оказался в реставрационной мастерской. Там-то мы с ним встретились и подружились. Он был очень умным и симпатичным мне человеком. Через него я познакомился с его сестрой, увидел её работы. Писал я о ней много позже, когда ни Миши, ни её уже не было.
Что же это за явление — Аля Лукашевкер, как её называл круг, в который она входила? Он был всегда достаточно узким, тесным, почти семейным, состоял из художников, очень культурных, тонких, талантливых, но не очень популярных. Это происходило по двум причинам: во-первых, их не хотели популяризировать; а во-вторых, это была живопись для очень внимательного и воспитанного глаза.
Есть такая формула: «художник для художника». По словам Александра Корноухова, он видел, как теперь на работы Александры Давидовны смотрит публика, понимая и воспринимая их. Меня это очень порадовало, потому что я не думал, что подобное в наше время произойдёт, хотя когда-нибудь, несомненно, должно было бы произойти. Мне казалось, что у нас ещё не та культура живописного восприятия, которая позволяет оценить эти вещи. Их действительно очень трудно описать: они почти одинаковы на первый взгляд. Их смотришь, как слушаешь стихи. Есть такие поэты, которые пишут одно и то же, в каждом стихотворении повторяя сходные мотивы. И вместе с тем нужно прочитать всё ими созданное, чего-то одного недостаточно. В этом заключается качество вариативности повторяющегося мотива.
В работах Александры Давидовны существует очень тонкое различие между оттенками настроения и смысла, переживание цвета в натуре, в атмосфере, изумительное чувство цельности живописной поверхности, не всегда свойственное даже очень хорошим художникам.
Все это крошечные листочки и то, что они смотрятся как монументальные произведения, — это Алино качество. Абсолютно законченные вещи при всей их набросочности и быстроте, законченные в своей пластической цельности и в цельности пространственной, в отношениях к плоскости, к планам пространства, то есть вещи необычайно точные. И вместе с тем мелодические. Такое не навыком каким-то даётся, а тем, что человек увидел натуру, цель правильно. В том смысле, что правильно ощущал планы, соотношение вещей с листом бумаги и со зрителем тоже.
Ну, и, наконец, главное — об Алиной вышивке. Конечно, можно спорить, что в творчестве этой художницы было основным: живопись, рисование, монументальные работы (скорее всё-таки монументально-декоративные, потому что она не делала таких лозунговых работ, которые обычно заказывали тем, кто считал себя монументалистами; это были вещи камерные, живописно выразительные) или вышивки, которые она создавала вроде бы вынужденно, поскольку ей нельзя было заниматься живописью. Но эти вышивки стали её открытием.
Вышивка — древнее искусство, и всегда она делалась как осуществление некой структуры: каждый стежок ложился в определённом направлении, ритмически связывался с соседними в определённую сетку, ту или другую, сложнее или проще.
Вышивки Али Лукашевкер не декоративные вещи, хотя они очень красивы. Это живопись, как та, что на холсте. Аля клала стежок как красочный мазок. И это было её открытием, потому что, по-моему, никто так никогда раньше не делал. Алины живописные вышивки являются особым видом искусства, которое пока никто вроде не перенял, но которое внесло в стихию искусства новый элемент, новые возможности. И это её изобретение, с которым она вошла в историю искусства.
В заключение я бы сказал, что Аля Лукашевкер — мастер, милостью Божьей получивший хорошее, очень правильное художественное воспитание. Ведь мало правильно учить, надо ещё было суметь взять. Она сумела.
Юрий Герчук
Подробности
- Начало: 4 ноября 2015 г. в 17:00