Ментальная география. Владимир Шорц (1926—2018)
В «Открытом клубе» начинает работу выставка художника белютинского круга – Владимира Шорца. Его имя зачастую оказывается вне исторических исследований и указателях, посвященных «белютинцам». Искусствовед Вера Калмыкова объясняет этот факт лирическим характером живописи Шорца, отсутствием «социального эпоса». По её мнению, он тяготеет скорее к «преображению форм, а не их расподоблению».
Владимир Шорц работал в основном в жанре пейзажа, воспевал природу и идиллию русской провинции.
Вера Калмыкова проводит черту между реальностью и утопическим видением поэтов и художников, воспроизводивших архетипический русский пейзаж. К таким мастерам относится и Владимир Шорц: «художник останавливался на грани между реальностью и вымыслом и балансировал на ней, где-то жертвуя жизнеподобием, где-то, напротив, поступаясь фантазией».
Ментальная география художника охватывает прекрасный мир русского Севера с деревянными домиками и залитыми солнцем улицами союзных республик.
В живописи Шорца нет бунта, революции, в ней много умиротворённости и внутренней гармонии, услаждающей глаз и успокаивающей сердце.
_____
Словосочетание «лирический пейзаж» в отечественном искусстве XIX–XX вв. прочно закреплено за мастерами реалистического направления. За нонкомформистами, к которым принадлежал Владимир Антонович Шорц (1926–2018), числятся достижения в иных жанрах и видах живописи. По прошествии лет такое разграничение выглядит всё более странным, а советское членение на всяческие «-измы», вызванное надуманными мотивировками социально-политического порядка, — искусственным. Время, конечно, не повернёшь вспять, но нельзя не пожалеть, что приснопамятный Никита Хрущёв на той самой знаменитой выставке 1962 г. высказался столь радикально-безграмотно, положив начало, как ни крути, роковому водоразделу между отечественной публикой и не-прямо-вот-реалистическим искусством, исповедующим хотя бы не буквальное жизнеподобие...
Владимир Шорц принадлежал к «белютинцам», хотя, что удивительно, его имя встречается далеко не всегда и не во всех указателях и перечнях. Возможно, потому, что он оказался наименее радикальным членом объединения, тяготея скорее к лирике, чем к социальному эпосу, — к переосмыслению и преображению форм, а не к их расподоблению. Разрушительный пафос, повлекший к творческой гибели многих авангардистов второй волны и к эпигонству, дезавуировавшему исходный посыл, Шорцу совершенно чужд; он работает с натурой, уходя в её глубины, прощупывая под контурами знакомых реалий существо исходной, быть может, истинной первоидеи. И одновременно никаким образом не хочет выпятить эту идею, продемонстрировать её как абсолют.
Русский деревенский бревенчатый домик и покосившийся забор для нас архетипичны; волшебный облик российской провинции и её обитателей, столь же далёкий о реальности, сколь и любой другой идеал, сформировал в нас представление о Русском Северном Рае или (в другом варианте это Средняя полоса России). Возникновением областей ментальной географии мы обязаны писателям, прежде всего Константину Паустовскому, и художникам.
Ментальную географию и писал Владимир Шорц, вбирая в себя и пространства других союзных республик — нынешних сопредельных стран. Он не мельчил, не дробил, писал широкими мазками, щедро накладывая слой на слой и почти нигде не прибегая к цветам «из тюбика». Большие цветовые массы на его картинах соблазняют заговорить о локальных соотношениях, но этот приём исчезающе редок. Зато тонки и неожиданны, изысканны и неочевидны — при сравнительно редком и ненарочитом контрасте — соотношения тональные. Многообразная охристо-палевая гамма — и вдруг бирюзовое пятно дерева или жёлтая масса освещённого неба. Жёлтый вообще доминирует как контрастообразующий, однако нигде это не связано с конфликтностью ни на уровне существования, ни на уровне восприятия. Соседство розового и синего, но оба они стусклены, возможное противоречие снято в самом зародыше самим подбором тонов.
Порой у Шорца можно видеть по-маврински вздыбленные, почти вертикально поставленные улицы, но и от этого приёма он явно отходил, во всяком случае, пользовался им весьма экономно. Если Татьяна Маврина уже на уровне замысла задавала своему миру качество сказочности, то Шорц останавливался на грани между реальностью и вымыслом и балансировал на ней, где-то жертвуя жизнеподобием, где-то, напротив, поступаясь фантазией. Он умел остановиться, преображая крону дерева в геометрическую фигуру, не отказавшись ни от естественного абриса, ни от «шара, конуса, цилиндра». Используя белила, Шорц добивался жемчужного свечения отдельных живописных участков, и это мерцание наряду с поэтически трактованной формой делают его работы причастными тайне бытия, чуду, которое любой художник по мере сил и таланта продолжает вызывать вслед за Творцом. Порой перспективы у него уходят в никуда, а порой композиция подчинена принципу фронтальности — но в любом случае проработка всех планов способствует впечатлению цельности работы, внутренней гармонии её как единственного в своём роде отпечатка реальности.
Глаз художника как бы незаинтересованно скользил по поверхности явлений, а рука его мягким и словно расслабленным жестом наносила краску, не подчиняясь жёсткой авторской установке. То светясь, то уходя в глубину несуществующего на картинной плоскости третьего измерения, его изображения так же далеки от бунта и революций, как от индивидуализма, вообще всего персонального.
Однако зато в них есть умозрительное, быть может, состояние умиротворённости и равновесия, возможное только тогда, когда раскачивающиеся качели существования останавливаются в самой низкой точке, чтобы через полмгновения взмыть на опасную высоту.
Вера Калмыкова
Подробности
- Открытие: 18 июня 2020 г. в 16:00
- Дни работы: 19 июня — 30 июня 2020 г.
- Выходной: Cреда