«Открытый клуб» представит выставку графика, живописца и мастера книжной иллюстрации Виктора Ароновича Дувидова (1932—2000 гг).
Творчество Виктора Дувидова было высоко оценено ещё при жизни: в 1989 году ему было присвоено звание Заслуженного художника России, а в 1997 — Народного художника России. Но главное в другом: его творчество высоко ценилось учителями и коллегами: В. Фаворским, А. Гончаровым, В. Горяевым, М. Митуричем, Л. Бруни, В. Чижиковым, И. Голицыным и другими.
Выпускник знаменитого Полиграфа, Виктор Дувидов известен как автор иллюстраций к более чем 200 книгам. В его иллюстрациях всегда много динамики, цвета, они полны энергии и искреннего восторга, упоения жизнью. Язык проиллюстрированных им книг — декоративный, нарядный, озорной — опирается на острую наблюдательность и блестящее мастерство натурного рисовальщика. Книги с иллюстрациями Дувидова навсегда останутся классикой книжной иллюстрации. Но, что немаловажно, классикой не застылой, как монумент, а всегда современной, актуальной и ценимой не одним поколением читателей.
На выставке в «Открытом клубе» будет представлен широкий спектр творческого наследия мастера: графические листы в техниках акварели, автолитографии и ксилографии, рисунки, живопись, книжная иллюстрация, обложки детских книг и серия ксилографий «Своими глазами». В рисунках и автолитографиях Дувидова мы видим лучшие стороны московской школы: лаконичность и строгость формы, подчёркнутый ритм белого, «рельеф» поверхности листа и внимание к натурным деталям. В акварелях на тему корриды и на холсте «Арена», столь не похожими на крепкие, плотно сбитые литографии, наблюдаем живость и гибкость его творческого метода. В солнечных акварелях из путешествий и рисунках пастелью замечаем ещё одну страсть художника: страсть к цвету — насыщенному, яркому, светоносному.
РУССКИЙ ИСПАНЕЦ
Имени его при рождении нам не дано узнать. Не помнил его он и сам, усыновлённый ещё ребёнком. Единственный документ той поры – старая книга в его архиве, со штампом: детский дом для испанских детей. Семья врачей приняла малыша, сына коммунистов Испании, спасённого от войны, и дала ему новое имя – Виктор Дувидов. Он мог стать музыкантом – с его абсолютным слухом, или певцом – с его голосом приятного тембра. Вошёл он в историю советского, русского искусства художником, из поколения учеников великих графиков Фаворского, Захарова, Гончарова, Митрохина. …Из детского дома в новый дом вела его бабушка, ставшая с тех пор самой родной. И помнил Виктор солнечную Москву в тот счастливый день, белую форму постового, который дал мальчишке переключать светофор: красный – жёлтый – зелёный. Не здесь ли, думаю я, начало чистых, горящих красок, которые вспыхнут потом в рисунках?Осваивая язык новой родины, маленький испанец, судя по записям мамы Елены Ноевны, с такой фантазией играл в русские префиксы, суффиксы, приставки, что образовался целый словарь новых забавных слов. И нам теперь трудно понять, о чём думал мальчик Витя, когда уже в пришедшую к нам войну, в эвакуации в Семёнове, копировал он ручкой с пером жёсткие газетные карикатуры БорЕфа. С Борисом Ефимовым судьба сведёт художника позже, вживую, и это станет серьёзной поддержкой Виктору, когда будет так в ней нуждаться. Книжную графику, искусство создания книги, уже в художественной школе Игоря Грабаря в Москве откроет мальчику Юрий Ряжский, учитель рисунка и композиции. Именно тогда и решится ранний, но такой твёрдый выбор пути. «Сказки» Редьярда Киплинга, вариантов издания которых всегда хватало с избытком, стали дипломной работой Дувидова в Полиграфе. И в этом были и вызов, и успех. В макете, прорисованном выпускником в туши и белилах, специалисты отметили гармонию в контрасте чёрного с белым, сочетании линии и пятна, а главное — искренность и свежий взгляд на текст. Почти сразу книга вышла в свет, и тираж её по нашим временам кажется сумасшедшим – четыреста тысяч экземпляров! Просчитать же общее число в переиздании «Сказок» Киплинга и Дувидова – вплоть до наших дней – вряд ли реально. Нынче, в пору могущества полиграфии, когда можно получить любую растяжку цвета, а тончайшая линия не пропадёт в печати, когда реальна самая странная причуда художника, трудно представить проблемы выхода книги полвека назад. Виктор Дувидов, как и его коллеги, учился эти препоны обходить, заранее приспосабливаясь к тусклой шершавой бумаге, узкой палитре красок, и даже обыгрывая их. Художник более чем двухсот книг, Дувидов не был удобным автором, любимчиком худредов. Здесь у неподатливого и взрывного испанца была своя коррида. В пору регламентов и чётких рамок – что можно, а что нельзя – редактор, бывало, заворачивал работу автору, требуя в сказке – реализма. Издательские байки тех лет помнят историю с книжкой «Радость» Чуковского, в картинках к которой у Виктора Дувидова цвели розы на берёзе, и этот образ, который естественным образом принимался детьми, но ошарашивал издательское начальство, только сам Корней Иванович и смог отстоять. Жадно любивший жизнь, он удивлялся человеческой немоте, невозможности наслаждаться словом, глухоте тех, кто не понимает оперу. Художник книги, он много читал, глубоко знал историю, легко и интересно писал сам, а собрание своей фонотеки пополнял азартно, тратя на пластинки последний рубль. О ритмике его работ критики писали так: «Дувидов и в рисунке уходит в область музыки». Карманы художника всегда распирали блокноты. Здесь же помещались точилка, ластик, карандаш. Объектом для рисования могло быть всё – репетиционные па в Большом театре, где художника знали и любили, птенцы на ветке перед первым взлётом, одуванчики у забора, дворничиха с метлой. География с каждым годом становилась всё шире: лесосплав в Сибири, страусы Аскании-Нова, церкви Тотьмы, горы Памира, Флоренция и Париж. Коллега по книжной графике Виктор Чижиков говорил о Дувидове: «…Есть художники-баталисты, маринисты, пейзажисты, портретисты, анималисты. Витя – это всё сразу». В музеях он быстро «захватывал врасплох» узоры древней керамики, деревянную скульптуру, национальные орнаменты, крой одежды, строение юрты или избы. И эта сокровищница заметок на память позволяла ему браться за любой проект. Он легко дышал в самом необычном пространстве текста и был, оставаясь Дувидовым, очень разным, понимая свободу художника как умение «гармонизировать точно подмеченную жизнь в своё личное, неповторимое восприятие». Он наслаждался каждой новой открытой для себя техникой — ксилографией, печатью с литографского камня, росписью керамики. О живописи писал как о том, что захватило его целиком, и сожалел, что встреча с ней так запоздала. В переписке с сотрудниками Астраханского музея-заповедника Виктор Аронович с восхищением и в подробностях описывает новую работу с Маем Митуричем-Хлебниковым – её отметят позже, в 1993 году, Государственной премией России. Они пишут фрески нового здания института палеонтологии, и Дувидову, не монументалисту по сути, всё внове и интересно: грунт, краски, подмалёвка, сравнительный подход к композиции книжного листа и огромной стены.Русский испанец, он был особенным – кажущейся уверенностью в себе, своей улыбкой, «римским» профилем, гордой посадкой головы. Но, как и положено в России, жизнь выдала художнику сполна – белого и чёрного. И в этой диалектике судьбы – серия гравюр о Бутырской тюрьме глазами заключённого, самого художника, подобных которым в искусстве нет. В этом черном списке – так и не изданный «Конёк-Горбунок», рисованный в пустые девяностые… Да и сам миг ухода из этого мира, неправильный и внезапный, который так похож на финал корриды. И всё же, кажется, главное в художнике — это записанное им в блокноте с почеркушками не в самые лёгкие дни: «Наполненное светотенью, солнечными бликами пространство меня волнует и вдохновляет», «…у меня внутри праздник, который ещё надо выразить, – праздник, который носишь с собой…»
Наталья Аксенова Member of International Federation of Journalists, член СХ России (секция искусствоведения)