Путешествие через Крым в Испанию. Михаил Рудаков (1914—1985)
«На том конце замедленного жеста…»
Михаил Захарьевич Рудаков (1914–1985) принадлежит к художникам, воспринявшим стилистические искания XX в. едва ли не целиком. Первое, что привлекает внимание в его работах, — это живописная пластика (не композиция, не цвет, не образ). Пластика царит надо всем и всё себе подчиняет. Вероятно, и в жизни этот человек отличался редкой восприимчивостью, острым чувством новизны и свежести взгляда. Иначе, конечно, не выжил бы в лагере, не сумел бы после освобождения и переезда в Москву работать столь плодотворно и так по-разному.
Если «школой» становится вся традиция, если угодно, широчайший контекст эпохи, то разнообразие приёмов и постоянный переход с языка на язык художнику обеспечены. Так получилось и с Рудаковым. Однако при всём многообразии средств его отличает способность экономно использовать их, удерживая внутреннюю напряжённость, словно искусственно замедляя движение руки с широкой кистью. Вот, например, «Испанец с гитарой» (1983). Дело не в фигуре человека и не в колористическом решении. Здесь слышится звук, ощущается вибрация воздуха, как это обычно бывает при игре на струнном инструменте. Но как добился такого эффекта автор? Вероятнее всего, благодаря всего двум ярким мазкам — охристо-оранжевому и голубому — в нижнем поле картины. Звук передан не просто цветом, но и жестом руки художника, наносящей всего два мазка — но способных создать особую реальность.
1930-е гг., когда Рудаков учился в Харьковском художественно-промышленном институте, в истории отечественного искусства отмечены как время гонений на всё, не подходящее под стандарты социалистического реализма. Однако сколь ни был бы серьёзен гнёт, невозможно разом выключить творческий поток, заставив художников писать, как положено. И начинающий художник, безусловно, так или иначе подпадал под влияние обруганного, ошельмованного, но всё-таки живого искусства, в котором эстетика авангарда так причудливо переплеталась с традициями передвижничества.
Всё это видно и на его поздних работах. Вот, например, «Дон-Кихот» (1983). Персонаж Сервантеса изображён в момент раздумья, что для иконографии образа весьма нетипично, и раздумье это передано пластически — через свободную и вместе с тем собранную позу, в которой словно зашифрован момент начала движения. Этот Дон-Кихот чуть ли не Гамлет… конечно, некая ирония здесь даже и напрашивается, но доминировать не может. Интересно сравнить эту работу с другой — «Санчо Панса», сделанной в том же году. Санчо, в отличие от своего сеньора, статичен, тяжеловат, хотя изображён, в отличие от Дон-Кихота, в движении. Подвижность недвижимого и статичность движущегося — парадокс, бросающийся в глаза.
Подобная динамика внешнего и внутреннего, взаимодействие явного и неявного характерна для всех работ Рудакова. Яркий пример — знаменитая картина «Дрозды. Гурзуф» (1980). О крымской серии Рудакова «Арт-панорама» писала: «Крым Рудакова не спутаешь с Крымом других художников, а также с менее очевидным, не вставленным в рамы, Крымом писателей. Это не блестящая в своей фантастичности феерия гриновской романтики. Произведения художника скорее ближе к земной, осязаемой и вместе с тем поэтичной прозе К. Паустовского. Рудаков созерцает, пытаясь проникнуть в тайное тайных природы. Его произведения являют картину соединения вечного (море, солнце, скалы) и сиюминутного (просвет в тумане, игра ночных или дневных теней, рассветный луч), что в конечном смысле — та же вечность. Его натюрморты и пейзажи — это упорные попытки изобразить неизобразимое, остановить прекрасные мгновения жизни природы. <…>
Обаятельное само по себе своеволие тающих мазков и красочных пятен видится в подобных работах Рудакова приближающимся к той грани, за которой начинается нечто “просто приятное” и даже “приятное во всех отношениях”. Появляется аморфность и неоконченность. Неоконченность, как известно, — далеко не всегда недостаток, так как она даёт произведениям необходимую для восприятия свободу, сообщает живописи соответствующую её природе подвижность и неоднозначность» (http://www.artpanorama.su/?category=artist&id=49&show=bio).
В художественном мире Рудакова Крым накрепко слит с Испанией, которую он посетил в начале 1980-х гг., и это соединение, конечно, происходит за счёт южной атмосферы, столь соблазнительной для живописца. Внешнее сходство каштанов с ветряной мельницей парадоксально, но именно такая образность естественна для художника, чьё сознание в равной степени откликается на зов живописи — и книжной иллюстрации. Ведь Михаил Рудаков был иллюстратором, работал над романом Луция Апулея «Метаморфозы, или Золотой осёл», над сочинениями А. А. Блока, Н. В. Гоголя, Ф. Вийона...
И вместе с тем в своей живописи Рудаков не иллюстративен.
Здесь главное для него — пластический образ, застывший и чреватый движением.
Меняя подход к изображению мира, переходя — и физически, и символически — с одной точки зрения на другую, он балансировал на тонкой грани парадокса. Вероятно, это и отличает его от современников, делая его искусство запоминающимся, а творческую личность уникальной.
Несмотря на широкий контекст.
Вера Калмыкова
Подробности
- Открытие: 10 сентября 2015 г. в 16:00
- Дни работы: 11 сентября — 22 сентября 2015 г.
- Выходной: Cреда