Пропущенная метафора. Анна Иванова, Елена Скворцова

Прикладное искусство и натюрморт близки тем, что показывают нам обыденность — без всякого стеснения и даже порой без концептуального переосмысления того, что изображается. Даже у малых голландцев загнутый край салфетки можно воспринимать как знак человеческого присутствия-отсутствия, а можно — как загнутую салфетку: хозяин восприятия, он же барин, имеет право располагать своей реакцией. Ход мыслей керамиста Елены Скворцовой можно представить себе так. Что есть электрическая розетка? Предмет быта. Есть ли у неё облик? О да. Чем он отличается от облика кувшина, тарелки, чашки? Практически ничем, кроме того, что они знаковой функцией в культуре наделены и оттого считаются натурой пусть мёртвой, но «высокой», а она как порождение новейшего времени и машинной цивилизации — нет. Так придадим же ей статус знака, вот и вся недолга! Эстетически значимые объекты эстетичны потому лишь, что мы придаём им эстетическое значение, не так ли?.. Розетка есть. Есть гвоздь. Есть посуда в раковине. Чем они плохи и почему не могут стать предметом изобразительности? Всё, что нас окружает, есть обыденность. Но она как таковая нам скучна. Если можно вычитать и высмотреть, значит, запросто можно вчитать и всмотреть; и веками мы всматриваем в пустую (реже полную) тару некие смыслы, обнаруживая в изгибах бутыли линию женского бедра и/или дороги, в повороте дороги или в спирали раковины — виток судьбы, и так далее, и тому подобное… Мы уже давно не видим вещи как они есть. А если видим, то не получается искусства. Попытка совместить облики невозвышенного с возвышающим обманом произведена в живописи Анны Ивановой, художника со своим уже вполне внутренне сработанным языком, явно тяготеющим к декоративизму, и простым, непосредственным взглядом на окружающее. Есть пейзаж, и он хорош. Есть крыжовник, он прекрасен. Сами по себе, без семиотической нагрузки. Без объявлений о «хорошем» и «прекрасном». Ибо мир самодостаточен и стоит того, чтобы взглянуть на него прямо. Ну, быть может, разве что задав своему зрению вектор — пространственный или колористический. Человеческое присутствие, конечно, подразумевается и у Скворцовой, и у Ивановой. Мы не можем взять и вычесть себя из мироздания, и самое страшное для нас — представить мир без себя. Оттого внутренности мисок Скворцова украшает орнаментом (выпив чай, мы увидим линии и цвет: минус пустота), а Иванова показывает человека в его занятиях. Но при этом у Ивановой человек воспринимается как часть пейзажа, а у Скворцовой всё, что ни есть, орнаментально. И всё, что ни есть, возвращается к натюрморту. К натуре самой по себе. Чистота жанра в наше время так редка, что воспринимается уже как нечто совершенно новое…

Вера Калмыкова